Андрей Лазарчук
Спираль
Аннотация
Бывший старлей Юра Шихметов — не сталкер и вообще не
типичный обитатель «призонья». Он служит в некоей военизированной организации,
которую правительство предполагает использовать для наведения в Зоне
элементарного порядка. Пока что идут интенсивные тренировки… Но однажды
таинственно исчезает его любимая девушка, — а очень скоро, во время одной из
рутинных облав на зомби Зоны, её находят — полностью лишённую разума,
утратившую свою личность.
Что произошло? И возможно ли как-то спасти девушку? В
поисках ответов Шихмеров дезертирует — и начинает собственный долгий путь в
сердце Зоны, где всё, абсолютно всё — совсем не то, чем кажется…
Андрей Лазарчук
СПИРАЛЬ
Старлею Юре Шихметову не только не дали капитана, но и
изгнали из рядов настолько грубо и обидно, что сравнить это можно было только с
внезапным изнасилованием в подворотне. Капитану положена была бы хоть
маленькая, но своя квартирка в Железноводске, где базировались тылы бригады, а
так — быстро сушите кальсоны, товарищ старлей, и в три дня освобождайте комнатку
в офицерском общежитии, вам туда больше не надо. Вот ваши гражданские
документы, вот немножко денег, и решительно ни в чём себе не отказывайте…
Юра долго и мучительно пытался понять, что произошло, но ни
до чего определённого не додумался. Картина не складывалась, а главное — жгучая
обида мешала сосредоточиться, подходить ко всему с холодным умом. Он взял билет
в плацкартный вагон и купил новые белые штаны с карманами на бёдрах. Продолжая
по инерции думать о произошедшем, он забрался на полку и стал смотреть в окно.
Смешно и думать, что кто-то из генеральских сынков польстился на хлебное место
командира разведвзвода. Единственное, что могло послужить причиной…
— …повесились у нас два пидорка. Синцзю, красивый
японский обычай — двойное самоубийство влюблённых. Вернее, повесился один,
второй в петлю залез, а спрыгнуть зассал и выбраться из петли не смог — руки
они себе стяжками для кабелей связали, понимаешь, чтобы уж обратного пути не
было; ха! так он и стоял на табуреточке часов восемь, пока старшина не заглянул
в бойлерную. Надо было по-доброму табуреточку-то убрать, а старшина
недальновидный оказался, вынул гада из петли. Ну и потом дело хитро повернули,
что это он их, бедненьких, до самоубийства довёл — адвокаты набежали, матери
солдатские, журналюги, пидорозащитники; хорошо, объект режимный, а то из
Европарламента штук восемь страшных тёток в ворота ломились, мы уж просто
заперлись изнутри и вениками накрылись. Я смелости набрался и на тёток этих с
вышки в бинокль метров со ста посмотрел… бррр!.. это, скажу я вам, братцы,
штука посильней, чем красота. Они, оказывается, идейные были, пидоры-то, люди
всей просвещённой Европе известные, видные блогхеры… Случилось это как раз три
месяца назад. То есть я и решил, наивный, что прокуроры разобрались, меня и на
допросы перестали тягать… А в общем, не знаю. Что это мы пьём?..
Юра любил ездить плацкартными вагонами, особенно летом. В
них можно было открывать окна, люди часто менялись, и вообще публика была проще
и идейно ближе. У него с детства была особенность: он постоянно ощущал себя
немного отдельно от людей, будто между ним и другими висела прозрачная,
неощутимая, но прочная плёночка. Время от времени он пытался разорвать её.
Иногда она разрывалась, но чаще — нет.
— Это мы пьём хороший очищенный домашний самогон, настоянный
на виноградных шкурках, — сказал сосед по полке.
— Горит?
— Ещё как. Так вот, брат, могу тебе сказать, что
история твоя интересна со всех сторон. Прежде всего как демонстрация умения
смотреть и не видеть.
— То есть? — не понял Юра.
— То есть я примерно понял, что у вас там произошло и
почему тебя так вот по пицунде мешалкой отправили подальше. В подробностях я,
конечно, рассказать не смогу, не был и, кроме тебя, ни с кем больше не
беседовал, но одно могу гарантировать: ты про это дело что-то настоящее знаешь, но при этом сам даже не чувствуешь,
что оно в тебе сидит, это знание. А командиры твои сообразили — ну и…
— Постой-постой. Как это может быть?
— Как тебе объяснить… ты кусочки картины все имеешь,
только сложил их неправильно. Мозаики эти, как их… козы, позы…
— Паззлы?
— Во-во. Сложил не так, как надо, а так, как
подсказали. И всё сошлось, и лишних нет, а что картинка дурацкая — так и жизнь
у нас такая. Или ещё смешнее — был случай: мужик сфотографировал своих
приятелей на шашлыках, а на заднем плане на фотокарточке его жена трахалась с
каким-то другом семьи; так вот карточка пролежала у него в альбоме четыре года,
прежде чем это увидели. Смешно, да? Ещё налить?
— Два глотка, не больше — а то жарко… Слушай, а ты
откуда знаешь, что… ну… это…
— А я бывший следак. Причём хороший. Такие вот
простенькие дела раскалывал как нечего делать. Потому и бывший теперь…
— Может, тогда и это расколешь? Мучает меня оно…
— Извини, не хочу. Надоедает в конце концов в говне
рыться — даже за деньги. И — хочешь совет?
— Ну?
— Забей. Даже если ты и выстроишь верную картинку, ты
всё равно ни проверить не сможешь, ни сделать что-то. Поэтому не жги напрасно
мозг, он тебе на гражданке ой как пригодится. Ты сам откуда? Москвич?
— Нет, из Дмитрова.
— О, почти соседи. Я из Дубны. Серёгой меня зовут. Чем
заниматься будешь, уже знаешь?
— Пока нет. Разберусь на месте.
— Если долго провисать будет, звони. Экспедиторы нам
постоянно бывают нужны. Работа разъездная, но не слишком пыльная. Контора не
богатая, но и не бедная… в общем, перебиться какое-то время можно. А там
что-нибудь получше подыщешь, если не понравится. Может, и не захочешь
подыскивать.
— Экспедитором… ну, почему нет. А ты там кто, в этой
конторе?
— Разгребаю завалы в основном. И так, по мелочи. Пиши
телефон…
— Щас, записульку достану… А что экспедировать-то?
— Жратву в основном. Консервы, пиво… в общем, всякое
такое. Стиральный порошок ещё… Минимум романтики.
— Мне этой романтики, якорный бабай…
Юру уже несколько лет поражал очевидный для всех факт: можно
сесть в плацкартный вагон и за полтора суток уехать из войны в Москву, где все
заняты только собой и всякие там разведвзводы никому на хрен не нужны. А потом
снова сесть в тот же вагон и вернуться на войну. Но теперь уже, наверное,
обратной дороги ему не будет.
Поздно вечером поезд остановился в голой степи и какое-то
время стоял безмолвно, а потом объявили, что впереди серьёзная авария и стоять
придётся не меньше шести часов. Юра ушёл далеко в степь. Пахло прогретой
землёй, дымком и почему-то сушёной вишней. Над горизонтом полыхала исполинская
луна — раз в десять больше московской.
Кто-то пел у костра, кто-то даже плясал.
Простояли меньше шести: тепловоз загудел, собирая
разбредшихся. Юра даже с сожалением забрался в вагон, лёг и скоро уснул. Серёга
из Дубны давно похрапывал под простынёй.
Когда Юра проснулся, Серёги почему-то не оказалось на месте.
Ну, не оказалось, и ладно. Человек в командировке…
В Москве у Юры было дело, которого нельзя избежать. Улица
Покрышкина находилась далеко на окраине, и он ещё поблуждал в поисках нужного
дома. Конечно, родителям Витьки всё сообщили давным-давно, ещё весной, но он
привёз, как и обещал, кой-какие Витькины вещи и, главное, папку с рисунками.
Подробности рассказывать не стал — соврал, что сидел в другой машине. Его
хотели оставить ночевать, но он сумел отговориться: мол, мать ждёт.
Успел на последнюю электричку.
Про мать он тоже соврал, но оказалось, что не соврал:
действительно ждала. Вообще-то она жила со своим третьим мужем в Брянске, он
был большой шишкой на строительстве новой общей
русско-белорусско-украинско-казахстанской столицы. Про приезд Юры она узнала
случайно, позвонив в часть и попав на Володина, он-то всё и рассказал.
Проговорили до утра.
Ехать в Брянск Юра всё-таки отказался, хотя Брянск сейчас
кипел и блистал, и устроиться там на хорошую перспективную работу можно было
куда легче, чем здесь. Мать уехала назавтра вечером, она теперь тоже была очень
занятым человеком и ездила на «ВМW» с личным водителем.
Квартира — хорошая, трёхкомнатная, почти в центре —
пребывала в захламлении и запустении. Теперь Юра был тут полным хозяином. Он
стаскал ненужную мебель в меньшую из комнат, запер её, стал жить на
освободившемся пространстве. Денег по расчётам должно было хватить на два
месяца, если не шиковать. Не слишком охотно он обзвонил немногочисленных
прежних друзей и подруг, с кем-то посидел за пивом, с кем-то повалялся в койке.
Это было скучно. Его ещё в школе звали Замороженным, тогда он обижался и
пытался как-то с этим бороться; теперь понял: против природы не попрёшь. Ну, замороженный.
Зато похож на молодого Мэтта Деймона. Тот тоже замороженный. И ничего — звезда.
В общем, девицы появлялись и исчезали сами, он ничего не
предпринимал ни для того, ни для другого.
Потом он устроился охранником в «Базис». Его немного
повеселила процедура получения лицензии: за двадцать минут всё — и медкомиссия,
и нарколог, и психолог, и психиатр, и экзамен. Теперь он получил право иметь
при себе на службе гражданский (то есть с ослабленным патроном) пистолет и в
острой ситуации мучительно размышлять, применять его или остеречься;
неизвестно, что страшнее: дадут тебе по голове и свяжут, — или ты всё
сделаешь по инструкции и потом долго и тупо будешь объясняться со следователями
и судьями — с почти однозначно плохим для себя результатом. Вместо пистолета он
купил боевой фонарь-дубинку на девятьсот люменов. Впрочем, и его ни разу не
пришлось использовать — до последнего дня.
Через четыре месяца снова приезжала мать, снова уговаривала
перебраться в Брянск — Юра не поддался на эти уговоры, но в качестве
компенсации просто вынужден был взять деньги. Не очень толстую, сантиметров
пять, но всё-таки пачку.
За шесть миллиметров он нанял бригаду, и ему сделали
простенький добротный ремонт квартиры, а за тридцать пять миллиметров купил
слегка подержанный «ТГНБ» — камазовский внедорожник. Машина оказалась вполне
пристойной и даже не слишком прожорливой, а главное, полностью оправдывала своё
название и грязи действительно не боялась; и поздней осенью, и следующей весной
он с двумя новыми приятелями из «Базиса» несколько раз ездил на охоту-рыбалку и
во всём убедился сам.
«Базис» был конторой достаточно большой, но не амбициозной:
брал под охрану два-три, иногда четыре десятка самых разных, однако не слишком
важных объектов — в диапазоне от овощебаз до вилл. Юру обычно ставили на офис
страховой компании или на гостевой домик нефтяников. В последнем случае работа
была не столько охранницкая, сколько по хозяйству: наколоть и натаскать дров
для сауны, проследить, чтобы никто не утоп в бассейне, помочь перебравшим гостям
не промахнуться мимо своих коек — ну и так далее. Если же гостей не было, Юра
со старым садовником Юсуфом часами гоняли шары на бильярде. Когда-то Юсуф
работал маркёром в Алуште, глаз и рука его были уже не те, но навыки
оставались, и эти навыки Юра жадно перенимал.
Складывать паззл он так и не перестал, однако теперь это
протекало где-то в глубинах мозга само собой — иногда, правда, активизируясь
ночами. Был случай, когда Юре показалось, что он всё понял, все фрагменты
сошлись и никакие концы не торчат, он вскочил, не зная, что делать, а потом
даже набрал номер Серёги из Дубны, но после первого гудка устыдился — глубокая
ночь, блин! — и положил трубку. С чувством исполненной повинности он лёг,
провалился в глубокий и горячечный сон — и увы, наутро не помнил ничего из
своих построений…
В общем, всё так и текло — размеренно и неторопливо, —
пока не появилась Алёна.
2
Весна была долгая, холодная и противная, и даже первая
половина июня выдалась так себе — пасмурно, дожди хоть не затяжные, но каждый
день. Лето началось только после пятнадцатого. И тут Митрофаныч — один из двух
директоров «Базиса», у которого именно в эти дни младшая сестрёнка выходила
замуж, — решил устроить пикничок для своих: то есть и сотрудников, и
клиентов, и просто друзей. Всего желающих набралось человек
шестьдесят-семьдесят — непьющие на своих колёсах, для остальных был
предусмотрен длинный вместительный жёлтый автобус. Кавалькада получилась
впечатляющая: впереди лимузин, за ним десяток легковушек, за ними автобус, а за
ним грузовичок с припасами. Неподалёку от Дубны на водохранилище у одного из
Митрофанычевых друзей была своя турбаза, которую и сняли целиком.
Сначала было неплохо, но под вечер Юра резко загрустил;
снова между ним и другими людьми повисла плёнка, на этот раз плотная и мутноватая.
Он ушёл на берег. До заката оставалось часа два-три, небо было почти чистым, с
лёгкими облачками по краям. На пляже немного в стороне громко пировала компания
человек в десять, то ли свои, то ли чужие — в трусах не узнать; трое
поохватистее забрели в воду по яйца и застыли в задумчивости. Юра посмотрел в
другую сторону. Там далеко в залив выдавался длинный причал, и среди моторок
рядом с ним покачивался на поплавках оранжевый дельтаплан с мотором.
Любопытствуя, Юра пошёл туда. Под полосатым зонтиком загорала в одиночестве
попой кверху голая девушка, читала книгу. Рядом лежали гигантские тёмные очки.
Хорошо людям, подумал Юра.
Он забрался на причал, новые доски при
|